На гладильной доске лежала хирургическая пижамная куртка примерно шестидесятого размера, которая выглядела как чистая, а когда я ее надела, немилосердно воняла потом и была в каких-то, я надеюсь, что неорганических розоватых пятнах. Снять при всех было неудобно, раз уже надела: могут подумать, что я брезгую. А во-вторых, все-таки больница. В больнице не станут класть всякую гадость на гладильную доску, а бросят на пол.
Тигран смотрел как-то очень странно, но переодеться ничего не принес.

Глеб выглядел счастливым. Это значило, что сейчас он начнет либо петь, либо со всеми целоваться, и я попросила: пожалуйста, не пой «Расцветай под солнцем, Грузия моя», если захочешь петь. Скажи всем – давайте петь, и они сами выберут, что петь.
Когда он внезапно и каждый раз некстати, начинает петь «Какой лазурный небосвод сияет только над тобой» или прямо с припева: расцветай под солнцем, Грузия моя, - местные делают вид, что перестали понимать по-русски, но в душе все же обижаются. Когда так делает Лешка, все понимают, что это Лешка, а когда так делает Глеб, то на лица снисходит непонимание – чего вдруг.
- А когда я так пел? – спросил Глеб.
- Всегда.
- Неправда. Я даже слов не знаю.
Слов-то он, может быть, и не знает, но однажды он спел по-грузински с интонациями Нани Брегвадзе.
- Захочешь петь – скажи всем: давайте петь.
Тигранчик, который все время стоял около штатива, спросил: я не понял, а почему надо петь про Грузию?
- Мужчина первый день из Москвы. Там еще не знают, что Абхазия вышла из состава Грузии.

В этих местах гости обычно мало что решают, всё продумано навека вперед. И хорошо продумано. Пока Тигранчик улыбался, бритый налысо доктор в пижаме, как у меня, встал со своим стаканчиком и солидно сказал: эту песню ми посвящаем самой красивой женщине!
Я поняла, что мне. Если за столом оказываются гости женского пола, они всегда самые красивые. Даже если сидят в окровавленных пижамах с вонючими подмышками. И это всегда очень приятно.
Мужчины запели, а Шамиль сказал: песня называется «Белая кофта». Ты сидишь зеленой кофте, поэтому мы поем тебе песню «Белая кофта».
Очень красивая и бодрая песня, никогда не слышала таких красивых песен в таком красивом исполнении, немножко даже заплакала (за столом прилично плакать, когда расчувствуешься или мужчины вспомнят своего любимого президента с фамилией Шамиля). И содержание очень нежное. Я нашла ее в интернете, и показала Соне, которая из вредности, что мы пили в больнице, когда нас все ждали дома, сказала, что такой песни нет. А песня есть. И она очень нежная, и женщина, которой ее поют, чувствует себя защищенной и обласканной.

И тут где-то рядом пропел петух.
Я подумала – какая прелесть, еще и петух! - но все стали петь потише и смотрели на меня. Оказалось – петух поет у меня в кармане. Ванька накануне перебросил мне со своего мобильника рингтон, который мне очень нравится: сначала поет петух, потом кудахтают куры и все вместе ритмично орут под музыку. Я просила Ваньку поставить рингтон на все звонки, но он установил только на Алешку, который мне не звонил, а разговаривал с Глебом. А когда глебов телефон уехал вместе с УАЗиком, Лешка позвонил мне.
Я хотела отменить вызов, но мне сказали: ответь. Вдруг это твой папа хочет приехать с нами випить!
Насколько у людей все продумано – живи и радуйся.
Все опять запели, хотя немножко потише и для себя, пережидая разговор.

Алешка спросил: - вы где?
- Мы уже в поселке. В больнице.
- Я слышу. А от чего вы лечитесь хоровым пением?
- Мы Шамиля лечим.
- От алкогольной зависимости?
- От обезвоживания. У него солнечный удар.
- Бывает. Я один раз с солнечным ударом на Крит летел. А что пьют? Медицинский спирт?
- Домашний коньяк из бутылки «хлорни р-р».
- Голубой двухлитровки?
- Да!
- Это Славика коньяк. Он бабушку им привез. Какой молодец Анчба, не заныкал! Вах, я говорю. – Анчба молодец. Славика коньяк не стал ныкать! Они его с братом пьют. Ты слушаешь? Вахтанг спрашивает, по какому случаю поют «Акофта шваква»?
- Я в зеленой пижаме сижу. С вонючими подмышками.
- Это многое объясняет. Юридическая консультация не нужна?
- Нет.
- А-то смотри. Я дам. И Шамиль в пижаме?
- Шамиль в свитере и под одеялом.
- Какие у вас там интересные ролевые игры. Хочет получить второй тепловой удар? А на градусник он не хочет посмотреть?
- А сколько?
- 56.
- В тени?
- В какой тени?
- Леш, я должна буду сказать тост, когда споют?
- Какой тост, женщина! Вы и так в пижаме. Скажешь им: мэрси вам, господа, за «Акофта шваква». Они будут счастливы это слышать. Сидите, не уезжайте, мы щас с пацанами подъедем. В больнице мы еще никогда не пили. Даже когда Славик им бабушку привез.
Я поняла, что к Соне мы попадем нескоро. Если вообще попадем.
Мужчины допели, и я сказала им: даарадза итабуп, авва бзыуп. А как сказать во множественном числе «я вас люблю», я никогда не знала, поэтому сказала по-русски: я вас очень люблю. Вы лучшие.
- Русские?
- Луч-шие!
- Луччи русских?
- Да просто лучшие.
- Все-таки язык надо подучить. Или оставить манеру говорить тосты.

Все выпили, и опять настала угроза, что Глеб запоет «расцветай под солнцем, Грузия моя…» Его можно понять - все-таки встал в три часа ночи. Если вообще ложился спать. Потом летел. Потом ехал через пробки и стоял на посту в УАЗике без кондиционера. А в итоге домашний коньяк и хоровое пение.

Я стала ждать, когда приедут юристы с Лешкой, но до того, как они приехали, и собственно, отменив собой их приезд, в дверь, как гранвильский паровоз на монпарнасский вокзал вошла сама Соня. Мы ей страшно обрадовались, Глеб начал продираться из-за стола и от полноты чувств запел «Здравствуй, первая нежная и большая любовь», а все мужчины мужественно и многоголосно подхватили «ты и та, и не та уже, оооооооо. Почему - не пойму! Почему же ты замужем, ооооооо, почему-почему?
Песня была прямо из советского времени, когда ее в сезон гоняли из динамиков на всех пляжах, и все ее запомнили.
Мне как законной жене со штампом в паспорте, видеть и слышать это было даже приятнее, чем Соне.
Соня спросила: - что за балаган? Почему вы больных не лечите? Глеб, вставай! Или сюда! Юля, вставай, иди сюда! Шамиль…
С Шамилем она заговорила на абхазском и все отделение за него вступилось, а Тигран перевел зеленое колесико на капельнице, чтобы закапало быстрее – и минуты через две-три мы были свободны, вышли на ослепительное солнце и увидели свой УАЗ, а в УАЗе Анзора в кепаче с логотипом российской нефтяной компании («факелом на проволочках») и в желтой шейной косынке, на которой русскими буквами написано, что будущее страны – в его руках. Такие заявления или пугают или резко поднимают самооценку. Зорик сидел за рулем с пламенным лицом убежденного борца за справедливость.
- Это ты Павлик Морозов? – спросил Шамиль.
Анзор гордо не ответил, но виражение борца за справедливость плавно поменял на непримиримое виражение борца за независимость. Павлик или не Павлик, а будущее страны в его руках.
И с нами в машину сел Тигран.
Глеб спросил – Тигранчик, тебя куда подбросить?
Оказалось, что никуда. Соня сказала: он мой любимый внук! Со мной живет.
Как-то неожиданно, что у нее такой взрослый и чистый внук. Вещей такой степени белизны, как его халат, я у них не видела.
Подкатили юристы в Тойоте Хагбы. Пришлось вылезать и целоваться.
Лешка сказал: стесняюсь спросить, это чьи на вас абортные пятна крови?
И я увидела, что так и вышла в зеленой пижамной куртке. Тигранчик заулыбался и сказал: это марганцовка.
- Вы теперь всегда будете ходить в этой акофта шваква?
Шамиль сказал: Зорик, бистро побежал отнес больницу кофту. Зорик, я сказал: бистро побежал!
- Даже не мечтай, - неукротимо ответил Зорик.
- Я эти дети скоро за ноги начну вешать, - сказал Шамиль
Анзор стал вхолостую крутить руль и делать губами ттттрррр, как совсем маленькие дети играют сами с собой в машину.

Соня обижалась и ни с кем не хотела разговаривать.
Я ей сказала: мы приехали в больницу лечить Шамиля, а там все оказались родненькие и спели «Белую кофту», «Акофта шваква».
Соня сказала: такой песни нет!
Шамиль сказал: чего это ее нет? О бара вай нейя акофточка шваква (примерно так). Чего это ее нет?
- А зачем тогда говорите «Белая кофта»? Это не «Белая кофта».
- А что тогда?

До конца дней не простит, что мы ели в больнице мамалыгу, когда все нас ждали дома, и на столе остывал нежнейший сочный кебаб, нарубленный ножом новым родственником-армянином по имени Казак. А внучек – Казакчик. Если дед Казак, то внучек обязательно Казакчик.
Это второй случай в моей жизни, когда армянские дед и внук – Казак с Казакчиком.

Поехали к нам, и как только Вахтанг за рулем уяснил, что наш УАЗ ведет 12-летний Зорик, то сразу нас обогнал, долго обидно просигналил и показал немножко непочтительный знак. Мы некоторое время ехали в хвосте его нарядной тойоты, а потом он поехал вперед, а мы почему-то в Дранду.
Хотя путь домой был прямой и короткий как стрела.
Шамиль осторожно спросил: Зорик, куда мы едем?
Зорик молча делал губами ддддрррррррр и с очень серьезным видом сигналил знакомым машинам, а они ему, и приветствовал встречных покачиванием приподнятой от руля руки. Только ради этого стоило ехать в Дранду.
- Зорик, это ты Павлик Морозов? – спросил Шамиль.
- Не трогай моего внука, - сказала Соня. – Сиди катайся.
- Я немножко боюсь – до Очамчир не доедем, нет?
Зорик молча приветствовал встречные машины. Пока ему все это будет нравиться, мы действительно можем доехать до Очамчир.

Позвонил Лешка и спросил: а вы куда?
- А мы не знаем. У нас Зорик решает. Он тут главный.
- А по шее не пробовали дать?
- А в кувэт не хотите? – спросил Анзор.
-Ты смотри, как меняет человека убеждение, что у него в руках страна, - удивился Глеб.

А еще у него есть бабушка. Он герой, потому что у него есть бабушка. Кого ему бояться!

- Обратила внимание – у них нет своего национального Павлика Морозова? – спросил Глеб.
Я обратила внимание.
И Соня тоже обратила внимание. Сняла с Зорика кепач и поцеловала его в макушку. Потом сказала: Тигран, тоже голову давай.
И Тигран наклонил к ней чистую черную башку.
Когда я вижу, как Соня общается с внуками, мне жалко, что моя бабушка умерла. Она была лучше Сони и лучшая в мире бабушка, потому что она была наша с Аленкой бабушка. Но она умерла, а мы остались. И оказалось, что очень трудно привыкнуть жить без бабушки.
А Глеба с Алешкой мамаша, моя свекровь, опять нашла какого-то фельдмаршала и хочет за него замуж.
И вообще мы все какие-то сироты казанские. От этого неудобно перед Соней.

А с Зориком получилось так: когда мы с Шамилем вошли в больницу, Христофор остался снаружи, и Зорик, который ехал на велосипеде нам навстречу, увидел свою машину, посадил в нее Христофора, загрузил велосипед и отвез его с вещами домой, потом приехал к себе домой, выгрузил вещи и подарки и настучал на нас Соне, что мы пьем вино в больнице.
Разгневанная Соня села к нему в машину, приехала и разогнала наш невинный больничный кайф. И очень хорошо сделала – иначе сидели бы до ночи.
Но она на нас обижалась и принципиально разговаривала только с Анзором. Даже Тиграну сказала: никогда так больше не делай. Люди приехали в гости – вези их в гости.
- Мы капали Шамилю глюкозу, чтобы не умер от обезвоживания.
- Когда другой раз придет, дай ему в рот глюкозу и скажи: иди домой. Там тебя мама ждет.
- Шамиля дома полечить можно. А вы там песни пели. Дома песни петь нельзя – в больнице только можно.
Глеб к ней ласкался, лежал головой на ее груди и жаловался на сложный московский быт. Потом начал деловито нюхать свои подмышки. Я сказала, что это от меня.
Он сказал: я тебе привезу дезодорант.
После Дранды Зорик повернул наконец домой.